Кто о чем, а я о тайнах новейшей истории РФ.
Много раз приходилось натыкаться на такое высказывание "лучшего немца" М.С. Горбачева: "Здесь, - при этом он указывал на лиловую географическую карту, отпечатанную на его темени, - хранятся такие тайны, что ой! Никто никогда их не узнает". И даже собственной жене о том похвастался.
Особенная секретность окружала его неофициальную, но полностью засекреченную встречу с призидентом Бушем-старшим в Средиземном море у острова Мальта.
Интрига скрывалась уже в выборе места встречи президентов СССР и США - неподалеку от Ла Валетты, столицы мальтийского (масонского) ордена, уцелевшего до наших дней. Тогда КГБ и ЦРУ позаботились о секретности. Чтобы исключить прослушивание локальное и из космоса. президенты встречались на борту советского крейсера "Максим Горький". Был десятибалльный шторм, атмосфера переполнена электричеством. Все были уверены, что мир не узнает о величайшем предательстве, которого еще не было в истории цивилизации, когда глава государства сдает собственную страну на уничтожение многолетнему военно-политическому противнику.
Приходилось, конечно, читать и слышать разные предположения, догадки, разгадки. Но дело и так и осталось бы в сфере умственных спекуляций, если бы не вышла в свет книга Николай Волынского "Наследство последнего императора. Кн. 1 (1)". Оказывается, позорная сделка все-таки была зафиксирована. И, как сообщает автор, это удалось сделать агентуре Управления госбезопасности республики Франция (Сюрте женераль). Мало того, мы узнаем, откуда взялся ГКЧП и кто его готовил.
Вот как это было.
"— Послушайте! — перебила его Новосильцева. — Уж не хотите ли вы сказать… Вы намекаете на Путина? Путин — будущий диктатор?
— Нет, Путин не годится. Слишком мелок. Ну, чем ему поразить людское воображение? В отставку его отправили позорно — в чине подполковника. В КГБ циркулировали слухи, что он имел несанкционированные связи с БНД. За ним, как и за Собчаком, шлейф обвинений в коррупции и в крупном воровстве, в связях с международной мафией. Но самое главное, он совершенно не способен мыслить стратегически. Два-три шага просчитать может, не больше. Потому едва и не загремел в тюрьму. Может, загремит ещё… А тут должна быть крупная личность, с хорошим интеллектом и сильной мотивацией. Умеющая обращаться и с военными, и с населением. Способная не только очаровывать! Но и увлечь народ и вывести страну из помойки на путь развития.
— Слишком мелок… — с сомнением повторила Новосильцева. — Хм… О Сталине тоже так думали — слишком мелкая личность. Понятно. Надо ждать, пока старушка разродится.
— Путин — не Сталин, а Россия — не старушка, — весело возразил Иван Иванович. — Мы одна из самых молодых наций.
— Утешили. Я тоже из этой нации. И тоже молодая. Мне еще нет девяноста. Всё на сегодня?
— Не всё, — загадочно и почему-то смущенно ответил Иван Иванович.
Он достал из своего кейса тонкую папку — картонную, старую, потёртую многими руками. Вверху гриф: НКВД СССР — строго секретно. И протянул папку Новосильцевой.
— Это вам, Лариса Васильевна. Вы мне сделали подарок — заграничное снотворное. Позвольте отдариться. Для вас лично принёс. Давно приготовил, ждал, когда момент выпадет.
И почему-то отошел на шаг.
— Что это? — удивилась она. — Какой такой НКВД? Мама — да, поработала во время войны на советскую разведку. Я — нет, тем более, на НКВД.
— А вы загляните внутрь, — посоветовал Иван Иванович.
— И что увижу? — сказала она, развязывая тесёмки. — Испанские боны? Наследство от дальнего родственника?
— Вроде того.
Она открыла папку. Увидела личное дело подследственного. Фотографию, коричневую от времени. На ней — мужчина средних лет с небольшой аккуратной бородкой, в кепи фасона 20-х годов, трубка в зубах.
— «Яковлев Василий Васильевич, — прочитала она. — Он же Мячин Константин Алексеевич, он же Радослав Стоянович. Образование техническое, закончил электромеханический колледж в Бельгии, город Брюссель. Род занятий: профессиональный революционер, специалист по ограблению банков и почтовых поездов…» Ничего не понимаю. Зачем мне этот специалист? Я не собираюсь грабить банки и поезда. По крайней мере, сегодня.
Иван Иванович помолчал, словно собираясь духом, потом сказал как можно осторожнее:
— Яковлев Василий Васильевич — красный комиссар, заместитель председателя ВЧК, личный порученец Ленина. По заданию Ленина, Яковлев должен был привезти в Москву из Тобольска семью Николая Второго, последнего императора. Но не смог.
— Мне-то что до зампреда ВЧК?
— Это ваш отец, Лариса Васильевна.
— Оля-ля! Ну и шутник вы, дорогой мой! — усмехнулась Новосильцева. — Ну-с, ежели комиссар, то…
Но внимательно посмотрев на Ивана Ивановича, она вдруг оборвала себя, глядя на него расширенными глазами и чуть приоткрыв рот. Лицо ее стало быстро бледнеть, потом внезапно покраснело — до синюшного оттенка.
— Вам… вам плохо? — перепугался Иван Иванович. — Может, врача? Сейчас я скорую!..
Новосильцева, закусив губу, резко отмахнулась, словно отбрасывала Ивана Ивановича в сторону. Через несколько секунд синюшность с лица сошла, она снова побледнела и, медленно покачав головой из стороны в сторону, прошептала:
— Что же это вы такое мне… удружили? Красный комиссар… Мой отец — белый офицер, подполковник артиллерии, служил у Колчака, погиб в бою, в Сибири, под Красноярском!
— Нет, дорогая Лариса Васильевна, — мягко возразил Иван Иванович. — Ваш настоящий отец — комиссар Яковлев. Никаких сомнений. Сам проверил. Перекрёстно и несколько раз.
— Но моя мама!.. — тихо воскликнула Новосильцева. — Мама мне все время говорила… И во всех моих анкетах, в служебных документах… Я — дочь погибшего белогвардейца, он воевал против большевиков!.. Иначе меня никогда не взяли бы в Сюртэ!
Иван Иванович набрал побольше воздуху в грудь. Но ответить не торопился, пока по лицу Новосильцева ему не стало ясно: она всё поняла и осознала окончательно.
— Из-за анкет и службы, мама вам так и говорила, — как можно бережней сказал он. — Дело ясное, житейское…
Она открыла сумочку, вытащила носовой платок, но слезы хлынули раньше, чем она поднесла платок к глазам.
Несколько раз сдавленно всхлипнув, Новосильцева вытерла глаза и высморкалась.
— Что стоите столбом и глаза квадратные? Никогда не видели плачущих старух? Вот и случай: посмотрите, полюбуйтесь… Дождался, наконец! Налейте-ка мне из самовара.
Он принес ей чашку теплой воды. Новосильцева порылась в сумочке, достала таблетку, запила её. Подождав пять минут, наконец, произнесла:
— Вы можете мне оставить дело? Не пострадаете?
— Это подарок. Но — копия. Подлинник, к сожалению, не могу…
— Сойдёт и так! — гораздо бодрее заявила Новосильцева. — Мерси. Тогда я вам тоже сделаю еще один подарок сегодня. Отдариваться не надо, потому что подобную ценность не найдёте нигде.
Она извлекла из ридикюля микрокассету и протянула ему.
— Сами решайте, как распорядиться. Такой нет ни у кого, только в моей бывшей конторе. И, конечно, у янкесов.
— То есть? — удивился Иван Иванович. — У янкесов?
— Американцы — янки недобитые во время их гражданской войны Севера против Юга.
— А, вот оно как! Я-то, по простоте своей, думал, что в гражданской войне в США победили именно янки.
— И напрасно так думали! — отрезала Новосильцева. — Лучше бы южане им холку надрали.
— Запомню, — покладисто согласился Иван Иванович. — Лучше бы надрали. Так что здесь? Концерт Майкла Джексона?
— Другого Майкла. И ещё Джорджа. Шикарный дуэт. Декабрь восемьдесят девятого, остров Мальта, борт советского линкора «Максим Горький».
— Не может быть! — поразился Иван Иванович, задрожав — так дрожит рыбак, увидев после долгого ожидания шевеленье поплавка.
— У меня всё может быть! — заверила его Новосильцева, усмехнувшись. — Там записан самый цимес[23]. Качество не очень, тогда в Средиземном море у Мальты был сильнейший шторм, а янкесы глушили все вокруг. Но мы записали. Вот вам настоящий французский хайтек. Или опять скажете — советский?
— Может быть, и советский, — пробормотал Иван Иванович. — На сегодня наши прослушки обходят любые РЭБ — средства радиоэлектронной борьбы. Кроме своих.
— А что же сами своего Иуду не прослушали? — прищурилась Новосильцева. — Ведь за такое — только виселица! В любой стране его казнили бы без суда и следствия сразу, в день ареста.
— Наверное, не было команды слушать… А, может, слушали, и запись хранится где-нибудь, недоступная. Не зря же он повторял, что есть в его политических похождениях тайны, которые никто никогда не узнает. Даже собственная жена.
— Приятно убедиться, что для нас с вами никаких тайн нет, не было и не будет. Ну, всё, ступайте. Дайте мне поплакать в одиночку. Спать вы, думаю, тоже не будете. И моё патентованное снотворное не поможет.
Зайдя к себе в номер, Иван Иванович заперся изнутри, даже ножку стула просунул в дверную ручку. Пошел в туалет, открыл бачок унитаза — там, в воде, в целлофановом пакете, лежал его табельный «макаров». Иван Иванович вытащил пистолет, передёрнул затвор, загнав патрон в ствол, сел за стол и положил на него пистолет. Включил скэллер, открыл панель мини-диктофона. Руки никак не могли сразу вставить кассету на место.
Он подсоединил к диктофону наушники. И от первой услышанной фразы, произнесенной по-английски высоким пронзительным голосом, вздрогнул. Голос был ему хорошо знаком: Джордж Буш-старший, президент США.
«– Вы, конечно, не забыли, господин Горбачёв, которого я хочу называть своим другом…
— Называйте! — радостно перебил Горбачёв. — Честно сказать, для меня — честь. Ты ведь теперь тоже мой друг, да, Джордж?
— Разве вы еще можете сомневаться? Все, что я говорю и делаю, — исключительно из дружеских чувств по отношению к вам и к вашей прекрасной стране.
— А разве мы не на «ты»? — снова перебил переводчика Горбачёв».
«Это у него уже не привычка, а упражнение — не давать говорить другому…» — злобно подумал Иван Иванович.
«– Разумеется, — ответил переводчик. — Тем более что в английском языке «ты» и «вы» произносятся одинаково.
— Без тебя знаю, не учи ученого. Так что ты хотел сказать, Джордж? По протоколу, нужно мне начинать беседу, но ведь на встречу пригласил меня ты. Начинай, я готов, слушаю.
— С пустяками я не стал бы прорываться к тебе сквозь бурю, да ещё и на военный корабль стратегического противника США, дорогой Майкл.
— Шторм — наше секретное оружие, — хохотнул Горбачёв. — Чтоб разметать по Средиземному морю весь твой Шестой флот».
Возникла пауза. Иван Иванович хорошо себе представил удивленный взгляд Буша, явно не принявшего шутку.
Видно, и Горбачёв понял, что ляпнул что-то не то:
«– Так говори, Джордж, я весь внимание…»
Запись, действительно, была не лучшая, хорошо было слышно, как в корпус военного корабля бьют волны. Но всё сказанное Иван Иванович различал без труда.
«Буш: Дорогой господин Горбачёв… Майкл! Я пришел не с пустыми руками. Здесь, в этом списке, шестнадцать разных предложений для СССР. Условия отмены поправки Джексона-Вэника, получения кредитов от банка «Экспорт-импорт USA», предполагаемое участие СССР в разных хороших международных организациях типа МВФ, ГАБТ… Посмотришь на досуге. Всё это — на благо твоей перестройке, твоей политике, которую мы считаем крайне разумной и полезной для нового справедливого мирового переустройства. Знаю, ты хочешь поговорить о сокращении стратегических вооружений в Европе. Поговорим. Чуть позже. Но если уж ты объявил гласность, то отныне мы просто-таки обязаны получать от тебя самую свежую военную информацию. Нам, как ты понимаешь, любопытно, какой на самом деле оборонный бюджет в СССР, как он распределяется, что в военно-промышленном комплексе производится нового, что планируется. Разумеется, интересно, над чем работают твои учёные в области обороны — на перспективу. Кое-что на эту тему я тебе привез о нас, это первый шаг, тут, правда, пока не очень много. Но как бывший директор ЦРУ, я буду крайне разочарован, если КГБ не предоставит мне запрошенные материалы в очерченном мной объеме.
Горбачёв: Никаких проблем, Джордж, договорились. Прослежу лично, чтобы ты был в курсе всей нашей оборонки, особенно, по части всяких там новинок… совершенно ненужных при новом мышлении и общечеловеческих ценностях.
Буш: Далее: я не понимаю — и никто в Белом доме не понимает — почему СССР продолжает вмешиваться в дела Центральной Америки? Это задний двор США, околица нашей деревни. И я буду очень глупо выглядеть, если моя страна предоставит тебе помощь, скажем, 5—6 миллиардов долларов, которые тебе так нужны, а потом наши, американские, деньги уйдут на поддержку режимов Никарагуа и той же Кубы. Кстати, Кастро тебе не ещё надоел? Он же постоянно ставит тебя в дурацкое положение.
Горбачёв: Кастро… Не будь к ночи помянут! Честно сказать, козёл бородатый просто обнаглел. Я ему предлагаю проделать такую же, как у меня, перестройку на Кубе, и что слышу в ответ? «Ваша перестройка несет простым людям горе, безработицу, безденежье. У вас даже в самой Москве на прилавках ничего нет — всё перестройка вымела. Сахара — и того нет!» Ну, не мерзавец, а?
Буш: Неужели и сахара в СССР нет?
Горбачёв: Кубинского — нет. Есть турецкий, филиппинский… Но Кастро, даю слово, ничего от меня больше не получит. Ни капли нефти, ни горсти зерна. Пусть жрёт свой сахар сам. С утра до ночи. А насчет Никарагуа тоже не волнуйся. С этой секунды Ортега[24] для СССР — никто. Списан в утиль. Только что.
Буш: Как хорошо, что мы сразу, с первых же слов, начали понимать друг друга. Видишь ли, Майкл, даже среди моих людей есть оригиналы, кто сомневается в необходимости твоих реформ для простых советских людей. Один мой коллега по ЦРУ даже так недавно выразился: «Самое худшее, что мог придумать Горбачёв, — его квазиреформы: одна боль для населения и никакой надежды на будущее!» Он, конечно, неправ. Я с ним не согласен, но у нас свобода слова. Пусть говорят. И я, и моя администрация, и Конгресс, и — скажу больше — даже силы НАТО, если понадобится, будем тебя поддерживать во всем, если ты не свернешь со своего благородного пути.
Горбачёв: Я на это всегда надеялся, Джордж. И, конечно, при нехватке самых необходимых товаров в моей стране, каких-то пять-шесть миллиардов долларов поддержки…
Буш: (перебивая): Извини, но твой министр Шеварднадзе недавно высказался: «Мы гордые и ни у кого подачек просить не будем». Это хорошо. Мы, американцы, тоже гордая нация и никому не навязываемся со своей помощью.
Горбачёв (смеется): Эдуард Шеварднадзе — горячий кавказский горец! И все же финансовая помощь…
Буш: Мы еще вернемся к этому вопросу. Теперь хочу напомнить: мы, США, никогда не признавали вхождение Прибалтийских республик в состав СССР. Естественно, и сейчас де-юре считаем их суверенными. Что ты собираешься делать, чтобы они стали свободными де-факто?
Горбачёв: Пусть решают. Захотят уйти на Запад — держать не будем. При условии, что НАТО их не подберет и не будет с их территории вести работу. Иначе мне конец. И на мое место в Кремле придет новый Сталин. Что вы тогда будете делать? С кем говорить и договариваться? И о чём? Да он сразу вас пошлёт очень далеко.
Буш: На этот счет не волнуйся. Мы своих друзей умеем защищать, а тебя мы считаем другом. Теперь о странах Варшавского блока. Что ты собираешься с ними делать? Но сначала о советских войсках в Восточной Европе.
Горбачёв: Джордж, я прекрасно понимаю, что мы там — не желанные гости. И вообще, чужие войска на чужой территории…
Буш: Майкл, я правильно тебя понял? Ты имеешь в виду и наши оккупационные войска, и силы НАТО?
Горбачёв: Нет, Джордж, ваши войска я не считаю оккупационными. Дело в другом. Когда мы отпустим в свободное плавание Восточную Европу, уведем свои войска, там должна остаться чья-то твердая рука, иначе — волнения, хаос, разные восстания…
Буш: Рад услышать чрезвычайно ценный совет. Но, полагаю, если и будут там восстания, так только против отжившей коммунистической власти.
Горбачёв: Конечно, я понимаю, при такой, новой конфигурации Варшавский договор теряет смысл. Может быть, заодно и НАТО распустить? Давай сделаем это одновременно. Это будет сильный ход. Один продаёт, другой покупает. Цены падают.
Буш: Сильный ход? Ты, безусловно, прав. Но это не такое простое дело. Рано даже ставить такую проблему. Ты же сам только что сказал — угроза стабильности, мирному протеканию острых событий. Кто-то должен и за Восточной Европой присматривать, чтобы они там не передрались.
Горбачёв: Да, конечно. НАТО — система стабильности, её гарантирует присутствие США в Восточной Европе.
Буш: Теперь, Майкл, я задам тебе чрезвычайно важный вопрос. Но хочу предупредить: ты можешь на него не отвечать. Сейчас не отвечать. Но уйти от него все равно не удастся. У нас с тобой встреча неофициальная, полностью конфиденциальная. Ни одна спецслужба мира не может нас прослушать, это я тебе говорю, как старый разведчик.
Горбачёв: Я так и понял, когда ты предложил встретиться именно на корабле, вдали от берега да еще в такой шторм…»
Шторм, очевидно, усиливался, потому что удары волн о корпус линкора «Максим Горький» становились мощнее, а качество записи хуже.
«Буш: Ты уже принял решение, есть у тебя план, в какой форме и в каком темпе республики СССР будут выходить из Союза?
Горбачёв (озабоченно): Вообще говоря, пока, кроме прибалтов, молдаван и закавказцев, никто убегать не собирается. Есть, правда, некоторые шероховатости на Западной Украине. Там поднимают головы недобитые бандеровцы — украинские нацисты. Им нужна этнически чистая Украина. Вся, а не только Западная.
Буш: А разве на Украине живут не украинцы?
Горбачёв: Вообще говоря, это исконно русская земля. Она всегда называлась Малороссией. И там живут русские люди. Их не меньше 90 процентов всего населения. Я сам из тех мест и знаю, что говорю. Никогда никакой Украины на свете не было. Это при Ленине, когда собирали бывшую империю в Советский Союз, придумали «Украину», чтоб продемонстрировать остальным убежавшим территориям, что Россия, теперь СССР, не покушается на чью-либо национальную самобытность и культуру.
Буш: Откуда тогда взялись украинцы?
Горбачёв: Всех русских решением правительства СССР переименовали в украинцев. Не спрашивая их согласия. Начали проводить жестокую украинизацию. Но скоро Сталин её остановил. Заявил, что украинизация есть вид национального угнетения. Однако на Западе Украины все равно остался островок сепаратизма и предательства.
Буш: Говоришь, украинские националисты…
Горбачёв: Это, повторяю, настоящие нацисты, покруче немецких. Они верно служили Гитлеру. После войны сбежали в США и в Канаду. Украинские националисты выполняли для немцев самую грязную работу: поголовно уничтожали евреев, русских, поляков… Звери! Жестокостью они даже эсэсовцев удивляли. Но почему-то Сталин, а потом Хрущев решили их пощадить, а не уничтожить физически. Пожалели. Сегодня националисты могут, конечно, поднять какой-то гомон, но проблемы не сделают. На Украине они не играют никакой роли. Опасности не представляют. Потому что у нас плюрализм и свобода. Но выпускать их из виду нельзя.
Буш: Что ж, прекрасно. Украина очень важна для нас. Даже больше, чем для вас. Послушай, Майкл, я хочу, чтобы ты мне поверил и понял правильно то, что я сейчас скажу. Ни я, ни моя администрация, ни американский народ ни в коем случае не желаем развала СССР. Стихийного, неуправляемого развала. Мы не хотим превращения СССР в подобие нашего Дикого Запада двести лет назад, с той только разницей, что каждый второй ковбой у вас вместо смит-и-вессона будет вооружен маленькой атомной бомбой. Или не маленькой. Мы заинтересованы, да и ты, полагаю, тоже, чтобы на месте СССР осталась стабильная, хорошо управляемая территория. Не сомневаюсь, что ты тоже думал об этой чрезвычайно важной и опасной проблеме.
Горбачёв: Разумеется! Разумеется, я обязан смотреть вперед и я смотрю. Хорошо смотрю. Мы подпишем новый союзный договор. На конфедеративной основе. И название страны оставим. Нет, пожалуй, придумаем новое. Например, Союз Суверенных Государств. Или что-то такое, в таком роде. Тебе нравится?
Буш: Ты уверен, что тебя поддержат?
Горбачёв: Абсолютно уверен. Все будет по закону. Верховный Совет утвердит новый договор — Совет возглавляет мой личный друг, ещё со студенческих времён, Анатолий Лукьянов. На важнейших государственных постах тоже мои люди, я сам подбирал и рекомендовал. Главное, меня поддержит творческая интеллигенция.
Буш: Скажу тебе честно, Майкл, я до сих пор не понимаю, что такое творческая интеллигенция и почему она должна поддерживать распад собственной страны.
Горбачёв: Сейчас я тебе все объясню…
Буш: Благодарю, дорогой Майкл. Дело в том, что я плохой ученик. Но я хороший бюрократ и помню, что есть еще одна проблема. Жизненно важная, которую мы должны, как минимум, обговорить, если не удастся решить быстро и хорошо. Ты что-то хочешь добавить?
Горбачёв: Я уже говорил: самая важная проблема для меня — нехватка в СССР самого необходимого, вплоть до хлеба. Это очень плохой фон для реформ. Пять-шесть миллиардов долларов кредита со стороны США…
Буш: Извини, Майкл. Должен признаться, что у меня ужасный характер. И натура, как у буйвола: если упрусь в ворота, не остановлюсь, пока их не свалю. И как жена меня терпит? О кредитах потом. Сейчас есть вещи поважнее. Кстати, взгляни на этот список.
Горбачёв: Что за список?
Буш: Тут двадцать имен. Твои граждане. Они хотят эмигрировать. А твой КГБ их не выпускает.
Горбачёв: Почему?
Буш: Говорят, они имели отношение к оборонной промышленности и науке.
Горбачёв: Что за чушь! Я даже список твой смотреть не буду. Забери всех, кого хочешь.
Буш: А КГБ?
Горбачёв: Да что мне твой КГБ? У нас новое мышление!
Буш: Конечно, это не мой КГБ… Но главное, теперь я понял, что такое «новое мышление» в СССР.
Горбачёв: Послушай, Джордж, я должен высказать кое-что принципиальное, иначе трудно будет двигаться дальше к новому мышлению. Дело вот какое. Определенные аспекты риторики и политики в США сегодня имеют, так сказать, односторонний характер. Это сильно мешает. И увеличивает число врагов перестройки. С вашей стороны разные деятели, политики все время твердят: «Россия должна усвоить западные ценности». И ты, Джордж, не устаёшь повторять, что перестроечные процессы в СССР и в Восточной Европе — торжество ценностей Запада.
Буш: (помолчав): Интересный вопрос. А почему это тебя так тревожит? Тут и спорить не о чем. Каждый знает, гласность — ценность Запада, открытость — тоже ценность Запада, представительное правительство — западная ценность, да и плюрализм тоже. Что тут непонятного?
Горбачёв: Вам, американцам надо знать менталитет советского человека. Видишь ли, народ наш не совсем развитый, ему хоть кол на голове теши, а он: «Зачем мне западные ценности? Без них мы жили лучше». Однако если смотреть в общем и двигать процесс, то ведь и у нас тоже есть все эти ценности. Почему бы их не назвать «ценностями Востока»?
Буш: Вот как? Для тебя важно? И что думает по этому поводу мой госсекретарь?
Бейкер: А как насчет того, чтобы назвать все эти ценности демократическими? Тут мы готовы пойти навстречу СССР. Это будет лучше всяких кредитов.
Горбачёв: Замечательно! Демократические ценности! Прекрасно! Это — выход. Вот что я еще раз хочу подчеркнуть особо: мы, то есть СССР, больше не считаем Америку своим врагом. Многое изменилось. Вы должны остаться в Европе. Мы хотим вашего присутствия в Европе! Ваше пребывание там важно для будущего всего континента. Так что не думай, что мы добиваемся вашего ухода. Чуть раньше я уже обосновал.
Буш: Что же, Майкл, у меня есть чем ответить на твое важнейшее заявление. Суть в следующем: у меня подобралась довольно толковая команда аналитиков, я их забрал в Белый дом из ЦРУ. Там не только хорошие парни, есть и девочка по имени Кондолиза Райс, Конди — она черная. Точнее, афроамериканка. Все они прекрасные эксперты в вопросах политической конъюнктуры психологии. Так вот, изучая и прогнозируя различные события в твоей стране, они утверждают, что не позже года-полутора вокруг тебя сформируется тесная группа…
Горбачёв: Она уже сформировалась — все мои единомышленники и друзья.
Буш: Речь как раз о них. Директор КГБ, министр обороны, премьер и даже твой вице Янаев, опираясь на консервативные круги, непременно попытаются тебя свалить и закрутить гайки. Ты еще не обнародовал новый союзный договор, а эти парни уже подозревают, что новым договором ты собрался уничтожить страну. Именно так — не реформировать, а уничтожить. И с каждым днем эта команда будет смелеть.
Горбачёв (расхохотавшись): Дорогой Джордж, твои замечательные эксперты просто хотят получить от тебя лишнюю конфетку, вот и нагнетают. Извини. Но это просто чушь. Повторяю, на всех командных постах — мои люди. Даже в высшем органе законодательной власти.
Буш: Я не собираюсь делать какие-либо выводы или поучать тебя, ты сам прекрасно справишься и без американских советов. Ещё и лучше справишься. Просто говорю о событиях, которые могут произойти с вероятностью девять против десяти. И в них будут участвовать или даже инициировать их как раз твои верные люди и даже твой институтский друг.
Горбачёв (весело): Десять процентов — категория статистической погрешности.
Буш: Не десять, а девяносто — такая степень вероятности не может не встревожить.
Горбачёв (помолчав): Даже если и так, я не могу избавляться от своих людей только потому, что какой-то негритянке захотелось выслужиться перед тобой.
Буш: Она не какая-то негритянка, а девчонка с колоссальным интеллектом. И великолепно умеет просчитывать будущее. Я убеждался много раз.
Горбачёв: Тогда… тогда она должна была и предложить какие-то идеи, мероприятия…
Буш: Ты знаешь, я возглавлял долгое время нашу разведку. Если бы ты знал, как она мне надоела! Хочется пожить, как все нормальные американцы, — на уикенд выбираться на свое ранчо, поиграть в гольф, ловить рыбу… Кстати, приглашаю тебя с супругой ко мне на ранчо.
Горбачёв: Большое спасибо, друг мой. Очень рад.
Буш: Но прежде выслушай меня до конца. Повторяю, я не собираюсь тебя учить — ты сам меня поучить можешь. Есть такая штука, её иногда приходится применять, чтоб не погибнуть, — встречный пожар. Когда горит прерия и огонь грозит со всех сторон, нужно не от огня бежать — часто бывает, что бежать некуда. Но есть средство спасения: самому поджечь прерию с тем, чтобы твой пожар двинулся навстречу стихийному. И главный пожар остановится на линии встречи с твоим. Вот такой способ остаться в живых. Этим же методом иногда пользуется разведка. Если точно знаешь своих врагов и их намерения, нужно инициировать их выступление как можно раньше, когда база поддержки у них еще не готова или готова не полностью. И путч превращается в оперетту. Заговорщики в тюрьме, их идеи скомпрометированы. И возникает принципиально новая ситуация. У тебя развязаны руки. И ты можешь кроить страну, как хочешь. А те, кто выступит против тебя, автоматически становятся сообщниками преступников, то есть путчистов.
Горбачёв (после паузы): Так-так-так… И кто же эти заговорщики?
Буш: Конди тебе составит список и найдёт способ передать. Лично я ей верю, как самому себе. Даже больше. И тебе рекомендую. Впрочем, последнее слово за тобой. Но послушай старого разведчика: если они всерьёз захватят власть, ты будешь первой мишенью…»
На этом запись оборвалась.
Иван Иванович подошел к окну и упёрся мокрым лбом в стекло. «Вот и подтвердилось. Было ли на Руси за всю её историю подобное предательство? Не припоминаю. Нет, что-то подобное было, в Смутное время, когда законодательный орган царства российского — боярская дума — пригласила на русский трон польского царевича. Но есть и разница. Решение думы хоть формально было законным… Передать кассету по начальству? Тут же уничтожат или упрячут подальше. А я остаюсь свидетелем. Ненужным и раздражающим. А, возможно, и опасным».
Он приложил скэллер к микрокассете и нажал другую кнопку. Всё, кассета размагничена.
Достал из кейса фляжку с коньяком, сделал несколько крупных глотков, запил водой из-под крана и улегся на диван с синей папкой — подарком Новосильцевой.
Зря старался с кассетой Иван Иванович. Через некоторое время протоколы секретной беседы опубликовали американцы. Не всё, но главное раскрыли. Зачем держать в секрете величайшую победу Соединенных Штатов в ХХ веке?
В ноябре 1991 года старший помощник Генерального прокурора СССР Виктор Илюхин возбудил уголовное дело против президента СССР Михаила Горбачёва по статье 64 УК РСФСР (измена Родине) в связи с подписанием им незаконного документа о предоставлении полной независимости Литве, Латвии и Эстонии.
Через два дня Виктор Иванович Илюхин был уволен из Генпрокуратуры. А вскоре внезапно скончался при неясных и подозрительных обстоятельствах.
Михаил Горбачёв до сих пор на свободе.
Первый и последний президент СССР в награду за убийство собственной страны получает «скромную» пенсию — 750 000 рублей в месяц. Не от США получает, а от РФ — ублюдочного квазигосударства, которое геополитически отброшено в эпоху Ивана Грозного и управляется извне.
С предательства Горбачёва на территории нашей страны началась жесточайшая гражданская война, невиданная в истории. Она словно торфяной пожар: огонь иногда исчезает из виду, но на самом деле он на время скрывается под поверхностью торфа, чтобы внезапно вырваться наружу, уничтожая всё вокруг. Нагорный Карабах, Азербайджан и Армения, Таджикистан, Молдавия и Приднестровье, Грузия и Абхазия с Осетией и Аджарией, Северный Кавказ, теперь Украина и Донбасс…
Эта война развязана режимом, который установился в 1991 году. Кровавая междоусобица длится более четверти века. Конца ей не видно".
Осталось указать источник: здесь книгу можно скачать бесплатно;
https://ridero.ru/books/nasledstvo_poslednego_imperatora_1/ (здесь без магазинной наценки).
Свежие комментарии