Ударцев Роман.
Читающая в метро.
Гул монстра под названием толпа, пожирал мысли и эмоции. Даже пронзительный рев поездов всего лишь разбавлял этот низкий рокот. Я всегда боялся этого звука и набирал полную грудь воздуха, перед тем как шагнуть в отделанную потертым гранитом преисподнюю. За первым шагом шел второй и он был полегче. Уже не убежишь, уже ты в чреве чудовища, оставь надежду всяк сюда спускающийся. Да, разумеется, через полчаса тебя выплюнет переход в другом конце города, но что-то от тебя навсегда останется под землей. Умом я понимал, что это всего лишь транспорт, но стоило спуститься вниз, стать одним из толпы, как меня охватывал ужас. Всю жизнь я боялся стать таким как все, статистической единицей в блокноте Бога. И хотя на поверхности мы все отличаемся, здесь, в метро ряды клонированных и стерильных людей соблюдают правила. Даже самый отвязной и безбашенный панк или рэпер сникал под суровым, но безразличным взглядом крота, подземного милиционера. Как в фабричную матрицу каждый входит в турникет, а выходит оболочка с потухшими глазами и опущенными плечами.
Я все глубже и глубже сливался с могучим организмом толпы, даже стал получать извращенное удовольствие от процесса… Но потом я увидел ее. Как смех, прерывающий барабанную дробь во время казни, она резала глаза своим присутствием. Люди отводили глаза, что бы не замечать ее. Но я ее видел и в моем сером, припорошенном пылью и золой сердце что то шевелилось. Неприятное щемящее чувство, разъедало мой тусклый покой. Нет она не делала ничего предосудительного или пошлого, даже представить что эта изящная девушка способна на что то пошлое не получалось. Она читала, сидела на скамейке и читала. Не сказать что красивая, во всяком случае ничего мужского, глядя на нее во мне не просыпалось. Изящная, так будет точнее ее описать. Одетая в длинную свободную юбку и облегающую кофточку с длинным рукавом, она сидела и читала: Достоевского, Канта, Пушкина, Шекспира, Вольтера, Руссо… Никогда ничего нового, только классиков и древних философов. Потертые по углам книги, толстые, кажущиеся просто огромными в ее хрупких руках, тома человеческой мудрости. Никогда у нее не было предсказуемого и до тошноты похожего на сотни других детективчика, ее руки не касались меченных, ломаных, бритых и прочих выкидышей псевдозоновской романтики. Даже новомодный бесцеллер Галадриэли Хрюшкиной: Кровавая пьянка на Альтаире, вряд ли бы заинтересовал интеллигентную читательницу.
Который день у меня в голове крутился ее образ, это раздражало, но у меня стал исчезать животный страх перед метро. Теперь поездка напоминала поход к стоматологу в детстве, после неприятного осмотра будет мороженное, после форматирования турникетом я увижу ее, она опять поднимет взгляд и сквозь длинную черную челку на меня выглянут два внимательных глаза. Она никогда не искала меня глазами, всегда поднимала голову и карие глаза смотрели прямо мне в душу, она слегка, одними краешками губ улыбалась мне и возвращалась к чтению. Что в ней меня привлекало? Не знаю… Разве мало читающих в метро? Но она сидела в свете невидимых софитов. Ее неброская одежда была ярче самых модных тряпок богатых студенток. Сила из нее взрывалась фейерверком, а не стекала по капле и это при совершенно невозможной расслабленности. Она не сидела на грязной лавочке в метро, она уютно устроилась на веранде своего особняка.
Блин! Да я почти ненавидел эту девку. Все было так спокойно, размеренно и тут появляется она и спокойная жизнь начинает портится как лежалая колбаса. Дом, метро, работа, метро, дом. Никаких потрясений, никаких глупостей, все размеренно и одинаково. Так почему меня от этого тошнит? Из-за нее? Я почти сумел выбросить всю эту муть из головы, но вчера ее не было.
Как всегда я шел утром по станции я ожидал снова ее увидеть и убеждал себя что это просто странная девочка, ну и что? Та же рутина, только на другой лад. Но на лавочке не было девушки, там сидел обмочившийся бомж. Как его впустили в метро загадка, но это не тайна, это не царапало душу. Просто бомж, каких тысячи. Вонючая часть той же толпы что и я. Рутина, спокойствие и никаких сумасшедших любителей старых философов. Я впервые проехал мимо своей станции, это было невероятно. Впервые за… и тут я понял, что не могу вспомнить, сколько же я работаю в этой компании, да что там стаж, я даже не мог вспомнить, что я там делаю. Работаю! Да но что делаю? Устаю? От чего? Деньги… их как раз хватало на все без излишеств… а когда мне последний раз хотелось излишеств? Дом, метро, работа, метро, дом. Дом я помнил, белые стены, бурый пол, серая мебель. Пустая конура холостяка, со строго регламентированным количеством мусора и периодически появляющимися девицами, столь же быстро исчезающими… Вопросы сыпались как вода из треснувшей дамбы. Я не помнил, сколько мне лет, где я работал до этого, от детства остались только рваные лоскуты, никуда не ведущих воспоминаний. Все остальное было, где то под тусклым слоем серой мертвой пыли. На работе я сказал что заболел, чем изумил сотрудников: никто и никогда не болел на фирме, но мне было все равно, я поехал домой и попытался заснуть. Ночь рвала меня на части цветными лоскутами снов. Снились струны лежащие на исписанной стихами и аккордами тетрадке. Маленькая и уютная детская площадка в лиловых сумерках. Звонкий и почему-то обидный женский смех. Голубоватый экран мобильного телефона и длинные гудки. Четыре стены и свинцовая тяжесть потолка.
Я встал в неурочные три часа ночи и долго бродил по пустому дому. Трогал вещи и понимал что они не мои, как будто я живу в гостинице, есть все что нужно, но домашнего уюта нет. Даже в окнах не вид города, а ширма с нарисованным городом, плоским и неинтересным. Я заварил чай и стал угрюмо ждать рассвета. Холодная бурда в чашке, вполне соответствовала моему настроению. Стрелка часов все же доползла до шести утра и я вышел из дома, у меня была уверенность что больше я сюда не вернусь, странная мысль, но единственная приятная в дурном карнавале взбесившегося мозга.
До подземного перехода я бежал и мне было наплевать на шарахающихся от меня прохожих. Вот вход в жерло пустоты, я затормозил и стал ходить вокруг. Страх владел мной, а если ее там нет? А если она есть что тогда делать? Больше всего на свете мне хотелось что бы ее не было вовсе, но я знал что исчезни она я буду тонуть в серой пыли будней и каждый день потихоньку сходить с ума от душевного удушья, кошмарная перспектива. Как же страшно, что не выбери, везде страх. Колени подгибались, когда я спускался по лестнице, на предпоследней ступеньке я поскользнулся и проверил задом прочность камня. Сомнений не осталось, это был точно гранит! Ругаясь сквозь зубы, я встал и, под сочувственно-насмешливые взгляды окружающих похромал к турникету. Первый жетон я уронил, нагибаться было лень и я всунул в щель другой, автомат щелкнул и выплюнул жетон обратно. Ругаясь, я воткнул в автомат еще три жетона, все оказались в лотке для негодных. Да что это такое? Я огляделся: жирный и ленивый крот как раз лапал по карманам тощего как палка наркомана, глумливая улыбка на лице наркомана говорила, что парень чист как слеза комсомолки, прыщавая баба в форме работника метрополитена высунулась из своей будки что бы не пропустить ни одного мгновения этого представления. Я придержал ограничители руками и проскользнул к эскалатору. Тетка в форме что-то крикнула в след, но видимо служитель порядка слишком увлекся и в погоню за мной не побежал. Вот, последняя колонна, уже виден краешек лавочки, похоже ее все-таки нет. Мне захотелось взвыть от отчаяния, но вот я увидел краешек юбки и тупой носок ее изрядно поношенного ботинка.
Я стоял дурак дураком и лихорадочно соображал что бы сказать. Она спокойно дочитала страницу небольшого томика, судя по шрифту стихов, заложила страницу пальцем и посмотрела на меня, в карих глазах плясали веселые огоньки. Нежная, ласковая улыбка добила меня и я зашатался так как будто у меня исчезли кости в ногах. Она подвинулась и я рухнул на замызганную скамейку.
- Садись. – мягкий глубокий голос подошел бы кому-нибудь покрупнее, скажем итальянской оперной диве, а не худощавой барышне.
- Спасибо. – сипло выдавил я.
- Великолепные стихи! – восторженно сказала она, поглаживая потертый переплет, потом повернулась ко мне: - Поговорим?
Я молча кивнул, эмоции, бурлили во мне, все сразу, гнев, радость, нежность, ужас… все и ничего одновременно. Пусть скажет, а там поглядим.
- К тебе возвращаются чувства, это неприятно, но скоро они успокоятся и будут идти одно за другим, без развеселых плясок. – успокоила меня девушка, хотя я уже был не уверен что она вообще человек. – теперь краткий вопрос: ты рад этому?
Чему? Ответ был важен, я вспотел, ища правильный, что-то могло от меня ускользнуть, если я отвечу не верно, важное, огромное, радостное…
- Я не знаю! – обреченно сказал я правду – Скорее нет, мне страшно.
- То есть ты хочешь, что бы все было как раньше?
- Нет, что ты! – дом, метро, работа, метро, дом бесконечная вереница из ниоткуда в никуда… - Я свихнусь, если все это начнется снова!
- Хорошо, что ты ответил правдиво, - сказала она серьезным официальным тоном – Теперь я разрешаю тебе вспомнить.
- Что вспомнить? А-а-а-а… - Я захлебнулся криком. Порванные струны, на исписанной стихами и аккордами тетради, я торчу в своей комнате уже три дня и ничего не ем. Мать собирается вызвать психиатра, а мне все равно. Где-то далеко, не задевая сознания мечется мысль что я причиняю ей боль. Но я уже слишком далеко ушел по глухой просеке отчаяния, что бы обращать внимание на такие вещи. Воспоминания урчащим зверем грызли меня.
Она смеялась, звонко и легко смеялась над бедным дурачком с ободранной гитарой, такие девушки как она не выходят замуж за таких неудачников как я. Разве эти ноги должны топтать грязь подвалов? Они достойны, прокатится в лимузине или Феррари. Но не как уж не в трамвае.
Господи, как душа болит! Пожалуйста сделай что бы я ничего не чувствовал, чего Тебе стоит? Солнце село и уютная детская площадка кажется такой маленькой с двенадцатого этажа.
Мобильник, ходит ходуном в руке, я с трудом набираю номер.
- Это я…
- Ты меня достал, мальчик! Повторяю по буквам: О-Т-В-А-Л-И!!!!
Гудки, длинные тоскливые гудки и синий цвет экрана… Потом ветер в ушах… Глухой удар… Тьма…
- И где я сейчас? – неровным, срывающимся на шепот голосом спросил я.
- Ну, разумеется, в аду! – девушка искренне удивилась моей непонятливости, потом широко улыбнулась и сказала: - Бог просто исполнил твою идиотскую просьбу и лишил тебя памяти и чувств. На время, что бы ты понял их ценность и не отвергал Его дар чувствовать. Ты ведь понял?
- Понял. – хмуро отвечал я вспоминая бабкины рассказы о пекле и муках грешников, похоже я вляпался окончательно. – Теперь я здесь навсегда?
- Даааа… - протянула незнакомка, смотря на меня как на умственно отсталого, но любимого братишку. – Зачем тебя здесь держать, если ты понял? Бог ведь не садист, для Него ведь важно что бы вы развивались. А как ты тут будешь развиваться? Так что пошли.
В колоне, к которой была приставлена лавочка появилась ярко-зеленая деревянная дверь, за ней слышались звон воды и пение каких-то птичек.
- А что там? – спросил я поднимаясь на ноги.
- Другой мир, в котором как раз не хватает хороших поэтов. – засмеялась Смерть, я наконец-то узнал ее, она показала мне слегка потертую книгу, на которой я с удивлением прочитал собственное имя.
Кто бы мог подумать, что Смерть станет таким приятным собеседником, да еще и поклонницей моих стихов. Я потоптался на пороге и наконец, решился спросить.
- А мы еще увидимся?
- Обязательно, и в следующий раз я у тебя потребую автограф!
Я улыбнулся ей в ответ и шагнул в свой новый мир, где как раз не хватает поэтов.
Свежие комментарии