19 апреля 1902 года в семье капельмейстера 96-го пехотного Омского полка Абеля Абрамовича Зильбера и его жены — урожденной Ханы Гиршевны (Анны Григорьевны) Дессон, владелицы музыкальных магазинов родился Вениамин Каверин (Зильбер). «Дилетант» вспоминает цитаты из одной из его книг — «Два капитана».
«К истории капитана Татаринова Анна Степановна подошла с неожиданной стороны. — Несчастные женщины! — сказала она, хотя о женщинах не было сказано ни слова. — И год ждут, и два… Он, может быть, и умер давно, и следа не осталось, а они все ждут, все надеются: может вернется! А эти бессонные ночи! А дети! Что детям сказать? А эти чувства безнадежные, от которых лучше бы самой умереть! Нет, вы мне не говорите, — с силой сказала Анна Степановна, — я это видела своими глазами! И если вернется такой человек — конечно, герой, что и говорить. Ну и она — героиня!»
«Бывают такие минуты, когда жизнь вдруг переходит на другую скорость — все начинает лететь, лететь и меняется быстрее, чем успеешь заметить»
«Если быть — так быть лучшим!»
«Григорьев — яркая индивидуальность, а Диккенса не читал!»
«Все было впереди. Я не знал, что ждет меня. Но я твердо знал, что это навсегда, что Катя — моя, и я — ее на всю жизнь»
«И вдруг происходит то, что казалось невозможным, невероятным. Происходит очень простая вещь, от которой все становится в тысячу раз лучше-погода, здоровье, дела. Он возвращается…»
«Если быть — так быть лучшим!»
«Наблюдательность обостряется от страданий»
«Когда работаешь целый день, разные невеселые мысли приходят и уходят: ничего не поделаешь — помещение занято»
«Никогда не следует одному бродить по тем местам, где вы были вдвоем. Обыкновенный сквер в центре Москвы кажется самым грустным местом в мире. Не слишком шумная, довольно грязная улица, которых в Москве сколько угодно, наводит такую тоску, что невольно начинаешь чувствовать себя гораздо старше и умнее»
«Наблюдательность обостряется от страданий» «— Между прочим, замечено, Иван Павлыч, что я всю жизнь прислоняюсь к чужим семействам. Когда маленький был — к Сковородниковым, — помните, я вам рассказывал. Потом к Татариновым. А теперь к доктору. — Пора, брат, уже и свое завести, — серьезно сказал Кораблев. — Нет, Иван Павлыч. — Почему так? — У меня не идет это дело. Кораблев помолчал. Он налил себе, мы чокнулись, выпили, и он снова налил»
«Нужно выбирать ту профессию, в которой ты способен проявить все силы души»
«Мы в купе международного вагона Владивосток-Москва. Невероятно, но факт — десять суток мы проводим под одной крышей, не расставаясь ни днем, ни ночью. Мы завтракаем и ужинаем за одним столом. Мы видим друг друга в дневные часы — говорят, что есть женщины, которым это не кажется странным»
«То разгорается, то гаснет фонарик, то горе, то радость освещает его колеблющийся свет. «Милый Пира-Полейкин, — было торопливо написано на голубоватом листке из его блокнота, — обнимаю тебя. Помни, ты веришь»»
«Нужно выбирать ту профессию, в которой ты способен проявить все силы души»
«А в соседней комнате сестра перебирает карточки. «Карточка — смерть, карточка — жизнь»»
«Где же ты Катя? У нас одна жизнь, одна любовь — приди ко мне Катя! Впереди еще много трудов и забот, война еще только началась. Не покидай меня! Я знаю, тебе трудно было со мной: ты очень боялась за меня, всю жизнь мы встречались под чужой крышей. А разве я не понимаю, как важен для женщины дом? Может быть, я мало любил тебя, мало думал о тебе… Прости меня, Катя!»
«Женщина шевельнула губами. Она ничего не сделала, только шевельнула губами. Она была почти не видна за снежным, матовым, мутным стеклом. Но я узнал ее. Это была Катя»
«Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет, это я, твоя Катя. Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит — это я, твоя Катя. И если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в сердце — это буду я, и я спасу тебя»
«И как видны были в его лице, во всех движениях, даже в том, как он ел, это счастье, эта удача! У него блестели глаза, он держался прямо и вместе с тем свободно. Если б я не была влюблена в него всю жизнь, так уж в это вечер непременно бы влюбилась»
«Он взмахнул фуражкой, когда тронулся поезд, и я шла рядом с вагоном и все говорила: «Да, да». — Будешь писать? — Да, да! — Каждый день? — Да! — Приедешь? — Да, да! — Ты любишь меня? Это он спросил шепотом, но я догадалась по движению губ. — Да, да!»
«Хорошо скользить, когда есть высота. Плохо выравнивать на уровне крыши! Саня, не нужно собой рисковать, — Тетушка просит летать пониже»
«Юность кончается не в один день — этот день не отметишь в календаре: «Сегодня кончилась моя юность». Она уходит незаметно — так незаметно, что с нею не успеваешь проститься»
«— Катя, — сказал я вдруг, — ты меня не любишь? Она вздрогнула и посмотрела на меня с изумлением. Потом она покраснела и обняла меня. Она меня обняла, и мы поцеловались с закрытыми глазами — по крайней мере я, но, кажется, и она тоже, потому что мы одновременно открыли глаза»
«Мы съели по яблоку и угостили соседа, маленького, небритого, сине-черного мужчину в очках, который все гадал, кто мы такие: брат и сестра — не похожи! Муж и жена — рановато!»
«Но о чем бы я не думал — я думал о ней. Я начинал дремать и вдруг с такой нежностью вспоминал ее, что даже дух захватывало и сердце начинало стучать медленно и громко. Я видел ее отчетливее, чем если бы она была рядом со мною. Я чувствовал на глазах ее руку. «Ну ладно — влюбился так влюбился. Давай-ка, брат, спать», — сказал я себе.
«Она была совершенно синяя — над нами горела синяя лампочка, и должно быть поэтому я так осмелел. Мне давно хотелось поцеловать ее, еще когда она только что пришла, замерзшая, раскрасневшаяся, и приложилась к печке щекой. Но тогда это было невозможно. А теперь, когда она была синяя, — возможно. Я замолчал на полуслове, закрыл глаза и поцеловал ее в щеку»
«Я думаю о тебе так много, что мне даже странно, откуда берется время на все остальное»
«Никогда нельзя быть слишком уверенным в том, что тебя любят. Что тебя любят несмотря ни на что. Что может пройти еще пять или десять лет, и тебя не разлюбят…»
«Я думаю о тебе так много, что мне даже странно, откуда берется время на все остальное. Это потому, что все остальное — это тоже каким-то образом ты»
«За горем приходит радость, за разлукой — свидание. Все будет прекрасно, потому что сказки, в которые мы верим, еще живут на земле…»
Свежие комментарии