В 1837 году, после гибели Пушкина, на его вдову Наталью Николаевну посыпались обвинения. «Жена — твой враг, твой злой изменник… Ты поношенье всего света, предатель и жена поэта», — писал анонимный сочинитель. «Женщина осиротила Россию», — вторил ему литератор Яков Неверов.
Проходили годы, века, а имя Натальи Гончаровой в покое не оставляли. «Только — красавица, просто — красавица, без корректива ума, души, сердца, дара. Голая красота, разящая, как меч. И — сразила», — писала о Наталье Николаевне Марина Цветаева.
Анна Ахматова, откровенно не любившая жену Пушкина, называла ее «сообщницей Геккернов в преддуэльной истории», «агенткой» нидерландского посланника.
Брюллов. Портрет Н. Гончаровой
И это все о той, кого Пушкин называл «моя Мадонна», «чистейший прелести чистейший образец»? Возможно ли, чтобы тридцатилетний поэт так заблуждался? Не видел, кого воспевал, на ком женился?
Пушкин сам со своей гениальной интуицией предчувствовал трагедию. Накануне свадьбы он писал матери своей невесты:
«…Только привычка и продолжительная близость могут доставить мне привязанность вашей дочери; я могу надеяться со временем привязать ее к себе, но во мне нет ничего такого, что могло бы ей нравиться; если она согласится отдать мне свою руку, то я буду видеть в этом только свидетельство спокойного равнодушия ее сердца… Не явится ли у нее сожаление? Не будет ли она смотреть на меня, как на человека, обманом захватившего ее? Не почувствует ли она отвращения ко мне? Бог свидетель, — я готов умереть ради нее, но умереть ради того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, свободной хоть завтра же выбрать себе нового мужа…»
Умереть, чтобы оставить ее блестящей вдовой — хороший мотив для женитьбы! Поэт как будто предчувствовал трагический исход и суеверно следил за плохими приметами: вот во время венчания упали с аналоя крест и Евангелие, вот потухла свеча. «Все это плохие знаки!» — говорил побледневший Пушкин. Но чем больше было грозных предвестий, тем сильнее было желание идти навстречу судьбе.
«Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслаждения.»
Кипренский. Портрет А. С. Пушкина
— это он ведь о себе сказал! И он всегда шел навстречу судьбе смело, с открытым забралом, как и подобает мужчине и дворянину: дрался на дуэлях, мчался под турецкие пули, бродяжничал с цыганами, играл и проигрывал в карты…
«Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…» Бездна всегда манила, завораживала поэта. А женитьба на первой красавице России — разве это не та же бездна? Но все же лучше туда, в бездну, чем спокойное, тихое существование — оно не для поэта! И он никогда не раскаивался в своем выборе, потому что это был выбор поэта, выбор гения.
«Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив», — писал он жене через три года после свадьбы.
Наталья Николаевна, как и Пушкин, родилась в непростой семье. Бабка по матери, красавица Ульрика, дочь ротмистра Карла Липхарта и Маргарет фон Фитингофф, живших в Лифляндии, вышла замуж за шведского барона Мориса фон Поссе. Но после рождения дочери супруги развелись, и Ульрику увез в Петербург любимец князя Потемкина Иван Александрович Загряжский.
У Загряжского в России уже была семья: жена, сын и две дочери. После разразившегося скандала Иван Александрович благополучно отбыл в Москву, оставив прекрасную Ульрику на попечение своей семьи. Ульрика, вероятно вследствие потрясения, вскоре умерла (в возрасте тридцати лет), а родившуюся у нее дочь Наталью законная жена Загряжского стала воспитывать как родную.
В Петербурге сестры Загряжские вывозились в свет вместе с Натальей. Благодаря покровительству влиятельной тетки Натальи Кирилловны Загряжской, все сестры поступили во фрейлины к императрице Елизавете Алексеевне, жене Александра I. При дворе Наталья Ивановна освоилась настолько быстро, что вскоре отбила у императрицы любовника — кавалергарда Охотникова. После того как Охотникова убили при выходе из театра, Наталью Ивановну спешно выдали замуж за Николая Афанасьевича Гончарова, сына владельца Полотняного завода. На венчании присутствовала вся императорская фамилия во главе с Александром I.
Своего мужа, образованного, умного и красивого человека, Наталья Ивановна не любила и в браке сильно опустилась. Под конец жизни она предалась пьянству и низкому разврату, не гнушаясь связями с лакеями. Муж, не выдержав такой жизни, сошел с ума. Вспыльчивая и своенравная, Наталья Ивановна жестоко обращалась и с дочерьми: держали их взаперти, морила голодом, била по щекам. Все это не могло не отразиться на характерах девочек, которые, однако, были очень разными. Старшая, Екатерина, пошла в мать — темпераментная и вздорная; средняя, Александрина, — много спокойнее, а младшая, Наталья, была тихой, молчаливой и замкнутой, вся в отца.
Гау. Гончарова Н. Н.
Наталья росла робкой и застенчивой. Она мечтала стать поэтессой. Вот почему, когда перед ней, шестнадцатилетней девочкой, предстал Пушкин, величайший поэт ее страны, он показался ей полубогом. Гордая его вниманием и поклонением, девушка, сияя от счастья, отдала ему свое сердце — сразу и навсегда. Но любила она его так, как позволял собственный темперамент — спокойно и сдержанно, без лишних эмоций. Пушкин же любил страстно, со всем пылом своего южного характера. Но не в этом заключалась главная трудность.
Давно замечено, что счастье всегда становится предметом людской зависти, а абсолютное счастье так же абсолютно не переносится другими. У Пушкиных было все для абсолютного счастья: он — первый поэт России, она — первая красавица. Многих это раздражало. Среди недовольных был и Николай I.
Царь не любил Пушкина, но он был умным человеком и понимал, какую роль играет поэт в общественной жизни. Не оставила равнодушным Николая I и красота Натальи Николаевны. Чтобы постоянно видеть ее во дворце, он произвел Пушкина в камер-юнкеры.
«Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам), — записывает Пушкин в дневнике 1 января 1834 года. — Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове…». Двору хотелось — надо понимать, что хотелось императору. Конечно, хотелось и Натали — ей всего двадцать два года, она молода, красива, так хочется блистать в свете, ловить восхищенные взгляды. Поэтому и предложение мужа уехать в деревню вызывает у нее возмущение: «Восхитительное местопребывание! Слушать завывание ветра, бой часов и вытье волков. Ты с ума сошел!»
Ульянов. «Пушкин на балу…»
Пушкин уступает жене, но мучается, потому что балы и наряды требуют все больших расходов, а он уже и так в долгах, которые растут с каждым днем. Царь выдает Пушкину ссуду, делая его таким образом зависимым от себя и требуя присутствия поэта с женой на всех придворных мероприятиях. Пушкин злится на Николая I, которого считает теперь виновником всех своих семейных неурядиц, ревнует к нему Натали. «Не кокетничай с царем…», — пишет поэт жене в октябре 1833 года из Болдина. А летом 1834 года выражается уже определеннее: «…я был так желчен, что надобно было развлечься чем-нибудь. Все тот (царь — СМ.) виноват…»
Пушкин ни на минуту не сомневается в чистоте и верности своей Натали, пишет ее матери: «Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед Богом».
Но в письмах к самой Наталье Николаевне чувствуется скрытая тревога. Тревога скорее не за жену, а за себя, за свою репутацию. А репутация действительно была под угрозой. Как ни чиста и непорочна была Гончарова, но откровенное ухаживание царя давало повод для сплетен. Нет, нельзя было простить счастье молодой четы, нельзя было простить и самого поэта, всем своим поведением, разговорами, стихами бросавшего вызов светской «черни». Вызов, брошенный поэтом, был подхвачен, война объявлена.
Тропинин. Портрет А. С. Пушкина
Письма Пушкина к Наталье Николаевне становятся все беспокойнее, все напряженнее: «Про тебя, душа моя, — пишет он в мае 1836 года, — идут кой-какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про своих жен; однако ж видно, что ты кого-то (царя. — СМ.) довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц…»
Но до отчаяния был доведен скорее сам Пушкин. Доведен зависимостью от царя, безденежьем, кредиторами, несвободой, клеветой и сплетнями. И в это самое тяжелое для Пушкина время появляется Дантес. О том, какую роль он сыграл в гибели поэта, написано немало, но все же определенности и ясности нет.
Возможно, Дантес послужил лишь орудием для расправы с Пушкиным со стороны сильных мира сего. Ведь трудно предположить, что такой расчетливый честолюбец, как Жорж Дантес, способен был сломать свою блестящую карьеру при русском дворе ради женщины. Он прекрасно понимал, что после дуэли с Пушкиным его разжалуют и вышлют из России, что и произошло. Возможно и то, что Дантес был ширмой для царя, решившего поухаживать за Пушкиной. Дантес, конечно, сыграл свою роль, но не он был главным виновником гибели поэта.
«Не отдельные лица были причиной гибели Пушкина — не Дантес, Геккерн или Нессельроде, взятые порознь, а все петербургское общество в целом, глубоко враждебное к поэту, беспощадно клеймившему их политическое и сословное исповедание и кидавшему им в лицо свои отравленные и бессмертные сарказмы».
А теперь угадайте — кому принадлежат эти строки: другу или поклоннику Пушкина? Совсем нет! Это писал кузен и секундант Дантеса виконт д’Аршиак, который вряд ли занимал сторону поэта. «Да, конечно, светское общество его погубило, — так оценивает случившееся П. А.Вяземский в письме к А. О.Смирновой. — Проклятые письма, проклятые сплетни приходили к нему со всех сторон. С другой стороны, причиною катастрофы был его пылкий и замкнутый характер…»
А разве не странно, «сняв обвинения» с непосредственного убийцы Пушкина, предъявлять их красавице жене, матери четверых детей поэта? Тем более что сам Пушкин до конца жизни не сомневался в невиновности Натали. Когда Пушкина, смертельно раненного, привезли домой, он, увидев жену, сказал ей: «Как я рад, что еще вижу тебя и могу обнять! Что бы ни случилось, ты ни в чем не виновата и не должна себя упрекать, моя милая!»
О том же свидетельствует и Жуковский в письме к С. Л.Пушкину, рассказывая о последних часах поэта: «Жена здесь, — говорил он. — Отведите ее. Она, бедная, безвинно терпит! В свете ее заедят».
Можно ли не верить самому поэту, который знал Наталью Николаевну лучше, чем кто-либо? И все же не верили, судили-рядили. Досужие наблюдатели судили о ней в основном по балам, где блистала эта «надменная», «бездушная» красавица. А, может быть, и стоило быть надменной со всей это светской «чернью» и на пушечный выстрел не подпускать к себе великосветских хлыщей, не отвечать на ухаживания Николая I и Дантеса? Чуть-чуть ослабила бдительность, на минуту забылась, улыбнулась, и сразу — грязный шепоток, ухмылки, сплетни…
А Натали так неопытна, так доверчива и обо всем, ничего не скрывая, рассказывает мужу — и кто ухаживал, и какие записки писал… Все рассказывает, и кому — африканскому Отелло! Вот уж святая простота! Он верит ей, понимает, как никто: «А душу твою люблю я еще более твоего лица «. Но одновременно не может справиться с собой, бывает груб, деспотичен, доводит до слез своей ревностью…
Еще говорили, что она плохая хозяйка. Но эта «плохая хозяйка» одна вела большой дом, когда муж надолго уезжал из Петербурга, рожала и воспитывала детей, нанимала жилье, вела переговоры с кредиторами, доставала бумагу для «Современника», торговалась с издателем Смирдиным из-за гонораров мужа
и т. д.
А в самое трудное время, когда Пушкина одолевали кредиторы, обращалась за помощью к брату Дмитрию с письмами, которые красноречивее всех других слов говорят об ее отношении к мужу. Вот отрывок из письма, датированного июлем 1836 года:
Гау. Н. Н. Гончарова-Ланская
«Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна… Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение; по крайней мере содержание, которое ты мне назначишь, пойдет на детей, а это уже благородная цель…»
И уж совсем нелепо звучит обвинение Натальи Николаевны в том, что ее якобы не интересовало творчество мужа. Наоборот, в своих письмах к жене Пушкин весьма подробно отчитывается перед ней обо всех своих литературных делах.
Наталья Николаевна вышла замуж за Пушкина в очень юном возрасте. Она была слишком молода и неопытна. Пора ее расцвета как женщины в полном смысле этого слова наступила лишь годам к тридцати… Увы, Пушкина тогда уже не было в живых.
Зато ее женские достоинства в полной мере оценил второй муж — генерал Ланской. Он боготворил жену, «окружал себя ее портретами», и она отвечала ему абсолютной преданностью.
Макаров. Портрет Н. Н. Пушкиной — Ланской 1849 г
Вот письмо, написанное зрелой женщиной, прошедшей суро вые испытания жизнью, к своему мужу:
«Ты стараешься доказать, мне кажется, что ревнуешь. Будь спокоен, никакой француз не мог бы отдалить меня от моего русского. Пустые слова не могут заменить такую любовь, как твоя. Внушив тебе с помощью Божией такое чувство, я им дорожу. Я больше не в таком возрасте, чтобы голова у меня кружилась от успеха. Можно подумать, что я понапрасну прожила 37 лет. Этот возраст дает женщине жизненный опыт, и я могу дать настоящую цену словам.
Суета сует, все только суета, кроме любви к Богу и, добавляю, любви к своему мужу, когда он так любит, как это делает мой муж. Я тобою довольна, ты — мною, что же нам искать на стороне, от добра добра не ищут».
Пушкин не знал ее такой — не юной, неопытной девочкой, а зрелой женщиной, исполненной благородства и спокойного достоинства.
И можно только сожалеть об этом.
Источник — Personallife.ru
Свежие комментарии