На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Ольга Дрлова
    Аполон!!!!!!моя кисуня сырая от хотелок. Быстрее Аполинарий Иванович,денежные потоки закрываются вместе с моей пи.......Я - босс
  • Ольга Дрлова
    Афродита где,растопырь ляжки ?Я - босс
  • Ольга Дрлова
    Кто следующий не на виноводочный расчитайсь!Наполеон,где?Я - босс

О "правдивой" военной литературе и Воробьеве, в частности

Количество авторов, пишущих на историческую тему в последние годы стало даже больше, чем в советские времена. С одной стороны, это связано с вновь открывающимися фактами и архивными документами, с другой, пожалуй, мы подошли к какому-то рубежу, когда крайне важным стало знать – что конкретно происходило в те долгие четыре года, где правда и где миф. Ведь недаром на смену автобиографической, художественной прозы, пришла публицистика и документалистика. Однако одна отнюдь не отменяет другую, напротив, оба жанра дополняют друг друга.

К сожалению, в сегодняшних магазинах удается найти не так много книг писателей-фронтовиков. Спасибо интернету, в сети выложено большое количество романов, повестей и рассказов. Но порой, публикации вызывают даже не недоумение, а злость – ну зачем же так врать-то? Зачем подтасовывать факты? И без того вокруг войны столько наворочено, что просто так не разберешься. Последней каплей стала подборка военных произведений, рекомендованных центральной библиотечной системой «Кунцево», в которую, как пишут составители вошли «самые достоверные произведениями о войне».

Что ж, я всегда за правду, и мне искренне стало интересно посмотреть, кто же является «честным» писателем, а кто, увы, подтасовщиком. Начинаю читать текст и впадаю в легкий ступор, итак, к честным причислены, например:  Ю. В. Бондарев, К. Д. Воробьев, В. П. Астафьев, В. В. Быков, Б. Л. Васильев, Э. Г. Казакевич. Спору нет, книги у них сильные, кто ж не помнит «Горячий снег», «А зори здесь тихие» или «Звезда». Но отчего-то, по мнению составителей, в список не вошли ни Борис Полевой, ни Константин Симонов, ни Михаил Одинцов, чем они-то не угодили? Писатели, фронтовики, не в тылу сидели, а на передовых бились, ан нет – лишены доверия.

Читаю дальше аннотации к книгам, и понимаю – так вот где тайна зарыта! Позволю себе пару цитат, которые, на мой взгляд, весьма красноречиво говорят о «честности» самих составителей.

«В 1947 году была написана повесть «Звезда» Эммануилом Казакевичем, писателем-фронтовиком, правдивая и поэтичная. Но в то время она была лишена правдивого финала, и только теперь она экранизирована и восстановлена в её первоначальном финале, а именно – гибели всех шестерых разведчиков под командованием лейтенанта Травкина.»

Вот так: писатель-фронтовик создает «правдивую» повесть, но без «правдивого» финала. Как так? Не знаю. Но составители уверены – они лучше знают истину.

Идем дальше: «Вспомним Константина Воробьева, автора суровых и трагических произведений, который первым рассказал о  горькой правде попавшего в плен и прошедшего сквозь ад земной. Повесть «Это мы, Господи», несет в себе автобиографичность и сейчас высоко оценивается по сопротивляемости духа как явление, родственное разве что колымским рассказам Варлама Шаламова. Пытки, расстрелы, каторжный труд в плену, побеги… Автор документирует кошмарную явь, обнажает зло.»

А это уже становится интересно – Константин Воробьев пишет о немецком плене, но его опыт ничтоже не сумняшись, приводят, как аналогию рассказов Шаламова, то бишь, опыту заключения в советском лагере. Тем самым, составители уравнивают два опыта, мол, что у немцев, что у нас все одинаково. За такие подтасовки в приличном обществе руки не подают.

Кстати, небезынтересным, на мой взгляд, будет остановиться на творчестве Константина Воробьева. Он вполне может служить показательным примером того, как надо писать «честные» произведения.

С давних лет в домашней библиотеке у нас стоит сборник его избранных произведений, с послесловием Виктора Астафьева. Не сложно догадаться, что последний сетует, мол, мало признавали и печатали величайшего писателя советской фронтовой поры. Однако, сборник у меня 1983 года, переиздание, тираж – 50 тысяч. До этого книги Воробьева выходили более десятка раз, тиражи сотни тысяч, первая публикация – 1951 год. Хотелось бы сегодня увидеть новое издание этого автора, но, нет, не интересен он. В книжном магазине даже имени писателя не знают. Так что, если уж и говорить о забвении, то винить в этом нужно не советские времена.

Есть у Воробьева повесть «Почем в Ракитном радости» - вещь очень красноречивая, хорошо иллюстрирующая кухню разоблачителей «ужасной эпохи и страшных времен».

Итак, 1937 год, небольшое село в котором проживает 14-летний очень активный подросток - Кузьма. Излюбленным делом мальчика является разоблачение в областной газете деревенских «несунов», которые в голодные времена воруют то сено, то жмых, в общем, что под руку попадется. «Я стал бичом родного колхоза – на муки и горе его становления газета то и дело призывала через меня десницу прокурора и меч райотдела милиции». Стремление к справедливости в Кузьме настолько велико, что он не щадит родного дядю за мешок жмыха и пишет заметку в газету. Понятно, дядю за это по головке не погладили.

Проходит какое-то время, и активист встречается на берегу реки с дядей, пугается разговора с ним и кувыркается в реку. На дворе стоят морозы, на реке наледь. В падении царапает шею, то ли льдом, то ли корягой, затем мальчика вылавливают бабы, и председатель его везет в больницу. По дороге интересуется, чем пацана дядя «колупнул», чай ножиком? «Нож… Ножиком!» - отвечает «честный» ребенок.

В больнице его навещают редактор газеты и человек в кожаном пальто, Кузьма не спешит опровергнуть навет на дядю, а молчаливо подтверждает – да, все так и было. Почти каждый день «пострадавшего от рук преступника» навещают комсомольцы и пионеры, Кузьма чрезвычайно горд этим: «Конечно же я догадывался, за что они меня полюбили – за дядю Мирона, за то, что я написал, как он поймался с мешком муки. И еще за то, что я чуть не утонул».

Герой, что еще скажешь!

Правоохранители, естественно, становятся на защиту ребенка, и безвинного дядю приговаривают к расстрелу. Пацан об этом узнает, но вновь не спешит бежать в прокуратуру и признаваться в своей лжи. Но, все же чувствуя свою вину, Кузьма сбегает из дома в поисках лучшей доли, мать вскоре умирает. Поинтересоваться судьбой мамы парень решил лишь через 10 лет.

Проходят годы, Кузьма переименовывает себя в Константина и становится относительно известным писателем. В конце концов, он решает съездить в родную деревню, не знаю – муки ли совести тому причиной, или расхожее убеждение, что преступника тянет на место преступления.

В колхозе умудренный годами мужчина узнает, дядю-то не расстреляли! Всего 10 лет и отсидел за то, что мальца «порезал». Но встречаться все равно, ох, как не хочется – ну как дядя Мирон припомнит, из-за кого он часть своей жизни лес в тундре валил! Да и горькая обида осталась « за тот свой ночной уход из Ракитного, за то, что с тех пор я пропал для матери без вести».

Здорово, да! Сначала пропечатал в газете, затем оклеветал, испугавшись, сбежал, а теперь дядя виноват за уход и то, что 10 лет дите не интересовалось, как же там матушка поживает. Оригинальное мировосприятие.

Как бы там ни было, свидания избежать не удалось. Однако пожилой родственник не держит зла на племянника, напротив искренне рад встрече с ним, что о прошлом-то вспоминать. Завязался разговор, Кузьма объяснил старичку, что он «хороший писатель», и прочитал ему один из своих рассказов, про то, как жили в немецком плену советские солдаты, как дрались за морковку и плакали. Завершается повествование смертью героя.

Дальше, на мой взгляд, следует самая говорящая часть повести, показывающая, как и зачем пишутся «честные» произведения о войне.

- Этот-то, белоголовый… в самом деле помер? – спросил вдруг дядя Мирон.

- Нет, - поспешно сказал я.

- Ну вот! Так я и думал… А чего ж ты на живого человека смерть покликал? Мало ему без того довелось?

- Так нужно. Это литературный прием, - объяснил я.

- Да какой же это, к черту, прием, коли человек жив остался!

Нет, я ни в коем случае не утверждаю, что писать надо лишь о «красивой войне», которую так клеймят и Воробьев и Астафьев: «если вот под песню «Клен зеленый» воюют летчики, даже не воюют, а выступают на войне: «…парни бравые, бравые, бравые!» - и так вот красиво выражаются: «Война – дело временное, музыка – вечна!» И-и… взмах рукой: «Клее-он кудрявый!» - и лупит в хвост удирающему фрицу краснозвездный сокол, аж из того сажа и клочья летят!..» Оставлю на совести автора пассаж в адрес фильма «В бой идут одни старики», между прочим основанного на реальных событиях и жизни реальной музыкальной эскадрильи. Только отмечу, что писать даже о «некрасивой» войне надо честно, без сомнительных литературных приемов.

Картина дня

наверх